В юбилейный год 60—летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 годов мне исполняется 80 лет. Возраст, безусловно, очень солидный, поэтому вспомнить в деталях, что и как было шестьдесят с лишним лет назад, весьма и весьма трудно. Да и воевать пришлось в совсем уж небольших чинах.

Сейчас все это вспоминается как нечто обычное, само собой разумеющееся. Тогда же каждый момент боя, каждый его эпизод был событием, с которым надо было разобраться, принять решение, начать действовать, не всегда зная, к чему это приведет. Но коротко и все по порядку.

К началу Великой Отечественной войны я закончил первый курс Воронежского авиационного техникума. Дальнейшая теоретическая учеба прервалась, поскольку всех нас, учащихся, направили работать на Воронежский авиационный завод № 18, который осенью 1941 года был эвакуирован в г.Куйбышев.

Не поехав в эвакуацию, я пошел работать в колхоз, однако осенью 1942 года, когда создалась угроза захвамта Воронежа немцами, нас, ребят 1924—1925 годов рождения, эвакуировали в г.Тамбов, а затем в г.Пензу, где мы учились в ремесленном училище и работали на оборонном заводе. Весной 1943 года, после разгрома немцев под Воронежом, я возвратился в родной город, откуда в июне 1943 года был призван в армию.

Военная служба началась с запасного полка, из которого меня направили на курсы армейских связистов при 36—м отдельном Краснознаменном полку связи. Учили нас этому ремеслу быстро и совсем недолго. Однако и за это короткое время наши опытные наставники сумели не только сделать из нас специалистов, но и привить особое чувство ненависти и беспощадности к врагу: фашисты, посеявшие военную бурю, должны быть сметены с нашей земли и уничтожены.

Мы стали понимать, что на войне всегда есть место подвигу, любая военная специальность героична. Каждый воин, на каком бы посту он ни находился, должен в боевой обстановке обладать высоким мастерством, находчивостью, выдержкой, готовностью любой ценой выполнить полученный приказ. И это неписаное правило, своего рода закон военной службы, в полной мере подтвердила последующая фронтовая жизнь.

Восстановление линий связи

Следуя по окончании курсов к новому месту службы в 277—ю Рославльскую Краснознаменную орденов Суворова и Кутузова стрелковую дивизию с одним из офицеров штаба этой дивизии, мы добрались до Смоленска. В ожидании попутного транспорта, с наступлением темноты, решили заночевать на железнодорожном вокзале. Только, только пристроились, как налетели немецкие самолеты. Началась ужасная бомбардировка. Рвались бомбы, все горело, слышались крики о помощи, стоны раненых... Мы успели юркнуть в какую-то яму — вероятно, это была воронка от разорвавшейся бомбы. В ней мы, не пострадав, и провели эту тревожную и опасную ночь. Для меня же это было первое боевое крещение, которое сохранилось в памяти на всю жизнь.

В отдельном батальоне связи этой прославленной дивизии 5—й армии Западного, а потом 3—го Белорусского фронта мне пришлось пройти суровыми фронтовыми дорогами от Смоленска до Кенигсберга через истоптанные и выжженные фашистскими полчищами поля, разрушенные и сожженные деревни, села и города, останавливаться у забитых человеческими трупами колодцев. Картины пройденного пути неотступно стояли перед глазами, вызывая все большую ненависть к врагу.

Наша дивизия принимала непосредственное участие в операции «Багратион». Мы освобождали от фашистов Белоруссию, брали Минск, Каунас, Вильнюс, штурмовали Кенигсберг.

Особенно запомнились теплые радостные встречи на освобождаемой территории Белоруссии. На всем пути на запад жители городов и сел, белорусские партизаны встречали нас как освободителей хлебом-солью. Это придавало нам какие-то особые силы, воодушевляло и звало вперед и вперед, чтобы как можно быстрее освободить Родину от фашистской нечисти.

Как-то по пути на Запад остановились на отдых в одной недавно освобожденной деревушке. Уж точно не помню, было ли то на Смоленщине или уже в Белоруссии. Проходя мимо огородов, кто-то из ребят бросил: «Эх! Картошечки бы сейчас «в мундире»! Целый чугунок бы съел...»

Зашли в одну уцелевшую избу. На полатях ребятишки — мал мала меньше. У печки хозяйка возится. Сели на лавку, развязываем вещмешки. В них у нас сухой паек — сахар, сухари, тушенка, соль, спички...

И тут, как во сне: хозяйка вынимает из печки большой чугун с картошкой «в мундире». А запах-то из чугуна — прямо домашний. Мы молча переглядываемся, а с полатей на нас смотрят пять пар детских глаз.

Хозяйка настойчиво угощает, и мы быстро разбираем картошку... Потом появляется чайник с кипятком. Но заварки ни у нас, ни у хозяйки нет.

Обошлись — так похлебали кипяточек. Тут уж пора и честь знать.

Поднимаемся, как по команде и, будто сговорившись, вынимаем из своих вещмешков сахар, сухари, а потом добавляем тушенку, сало и спички...

Провожая нас из избы, вся семья выстроилась у порога. На глазах у хозяйки слезы, а ребятишки с нескрываемым удовольствием сосут твердые ржаные сухари.

Не забыть и штурм Кенигсберга. О железобетонных укреплениях, опоясывающих огромные территории, и неприступности этого города—крепости ходили легенды. Его опоясывали двадцать пять фортов со стенами десятиметровой высоты с глубокими рвами, заполненными водой. Форты соединялись подземными ходами. Боеприпасов и продовольствия было заготовлено на целый год. Говорили о хвастливом заявлении Гитлера, что никому и никогда не одолеть эту многовековую цитадель.

К штурму наши войска готовились очень тщательно: создавались штурмовые отряды, проводились специальные занятия—тренировки с личным составом. Бой предстоял нелегкий, но разве могла устоять такая крепость перед советским солдатом!?

Советские воины ворвались в Кенигсберг

9 апреля в честь воинов, сокрушивших кенигсбергскую цитадель, в Москве гремели залпы артиллерийского салюта.

Как стало потом известно, за трое суток штурма было убито 42 тысячи немцев и около 92 тысяч взято в плен. Конечно, и наших там полегло немало.

После взятия Кенигсберга во второй половине апреля 1945 года дивизию погрузили в эшелоны. Мы предполагали, что нас перебрасывают на Берлинское направление, но оказалось все иначе — нам предстоял долгий путь через всю страну на Дальний Восток.

О победе над фашистской Германией мы узнали рано утром 9 мая на станции Юдино под Казанью. О, сколько же было радости! В честь Победы в воздух летели фуражки и пилотки, «салютовали» из всех имеющихся видов стрелкового оружия, обнимались, поздравляли друг друга.

Но для нас война еще не окончилась — предстоял «военный разговор» с милитаристской Японией.

В июне 1945 года дивизия вошла в состав 1—го Дальневосточного фронта и приступила к подготовке ведения боевых действий в условиях гористо—лесной местности.

Недолгая, но весьма тяжелая и кровопролитная война с Японией закончилась ее разгромом и подписанием 3 сентября 1945 года на борту американского линкора «Миссури» Акта капитуляции. Ни гранит, ни железобетон, ни доты, ни смертники-самураи не спасли Квантунскую армию — ударную силу Японии — от сокрушительного поражения.

Оказывается, еще 14 августа, в связи с неминуемым поражением, японское правительство вынуждено было заявить о готовности принять условия Потсдамской декларации и капитулировать, однако войска Квантунской армии продолжали отчаянно сопротивляться.

18 августа главнокомандующий Квантунской армией сообщил по радио о готовности выполнить все условия капитуляции и о том, что им отдан соответствующий приказ войскам. Но капитуляции японских войск не последовало.

В связи с этим советское командование, для ускорения разоружения японских войск и освобождения захваченных ими территорий и военных центров Северо-Восточного Китая, высадило воздушные десанты. Был высажен десант и в город Гирин, к которому подходила наша дивизия. Десантники высадились на Гиринском аэродроме, завязались уличные бои. На помощь им подошли танкисты. Покидая Гирин, японцы подожгли товарную станцию и нефтяные склады. Черный густой дым до самого неба клубился над городом несколько дней.

Гирин расположен у подножья горного хребта Лаолеин. Горы были приспособлены для обороны. Но наши части появились не там, где их ждали. Не заслонила Гирин и быстрая река Сунгари.

Сержант М.Ф. Дмитриев. 1945 г.

3 сентября Москва салютовала в честь победы над Японией 24-мя артиллерийскими залпами из 324—х орудий.

Вторая мировая война закончилась, закончился в Гирине и мой боевой путь.

Хочу откровенно сказать, что никаких особых подвигов и героических поступков я не совершал. В штыковую атаку из первой траншеи не поднимался, за «языками» во вражеский тыл не ходил, прорвавшиеся немецкие танки гранатами не подрывал. Но я узнал, что такое вражеская атака, на своей шкуре прочувствовал, что такое яростный огонь артиллерии и пикирующие на тебя «Юнкерсы», пережил гибель и потери боевых друзей и товарищей.

Моя обязанность была иной — обеспечивать постоянную связь с частями дивизии и вышестоящим командованием. Я практически неотлучно находился на узле связи штаба дивизии в укрытии, даже и тогда, когда штабу угрожала непосредственная опасность нападения противника, и весь личный состав занимал круговую оборону. Курьезные случаи, конечно, были. Они почему—то остаются в памяти особенно прочно. Однажды, возвращаясь из штаба тыла дивизии, где находился по делам службы, сбился в пути и почти беспрепятственно дошел до нашего боевого охранения у передовой траншеи. Так вот, если бы не бдительность часового, мог бы в темноте нечаянно уйти и дальше. Но о подобных эпизодах вспоминать сейчас как-то даже и не хочется.

Многое из того, от чего порой волосы вставали дыбом, теперь видится в ином свете — с иронией или веселостью. Какой там героизм? Мы просто делали свое дело.

Мой скромный вклад в дело победы над врагом, как говорилось при вручении награды, «...за образцовое выполнение заданий по обеспечению связью командования и штаба дивизии с частями и подразделениями», отмечен орденами Красной Звезды и Отечественной войны 2-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг.», «За победу над Японией».

Срочная служба на солдатских и сержантских должностях продолжалась и после войны на Дальнем Востоке.

Но в феврале 1949 года я был зачислен курсантом одногодичных курсов подготовки офицеров финансовой службы при Объединенных курсах усовершенствования офицерского состава Приморского военного округа. Приказом Главнокомандующего войсками Дальнего Востока от 20 февраля 1950 года мне было присвоено воинское звание «лейтенант интендантской службы» и вручено предписание о назначении на должность завделопроизводством — казначея авторемонтной мастерской. Прибыв к месту службы, узнал, что самостоятельного финансового хозяйства АРМ не имеет, и мне придется заниматься продовольственной, вещевой службами, службой ГСМ — в общем, всем, но не тем, чему меня учили на курсах. Это совершенно не соответствовало моему желанию стать военным финансистом.

На свой страх и риск я поехал в финансовый отдел Приморского военного округа. Там меня тепло и по-отечески вы­слушал начальник финансовой инспекции полковник (впоследствии — генерал—майор, начальник финансового управления войск дальнего востока) Тюренков. В результате через некоторое время я был назначен на должность казначея батальона авиационно—технического обеспечения, чему был несказанно рад и благодарен старшим товарищам за душевность и понимание моих стремлений.

В 1954 году, будучи уже начальником финансового отделения полка авиационно—технического обеспечения 147-й истребительной дивизии ВВС ТОФа, завершал учебу в 10-м классе вечерней школы при Доме офицеров. Проводившему ревизию в полку представителю финансового отдела флота понравилась организация финансового хозяйства в полку, и он настоятельно рекомендовал мне подать рапорт о поступлении на учебу на Военный факультет при Московском финансовом институте.

Я усомнился в реальности и своевременности этого шага, поскольку еще не было на руках аттестата об окончании 10-го класса. Однако уже через несколько дней после окончания ревизии на имя командира полка поступила телеграмма из финансового отдела о том, что я рекомендован для поступления на Военный фа­культет при МФИ. Командир части пригласил меня в кабинет и настоял, чтобы я тут же, не выходя от него, написал рапорт с согласием на учебу.

По окончании факультета в 1958 году все последующие 28 лет жизни были посвящены финансовой службе армии и флота, в том числе 22 года — в Центральном финансовом управлении Министерства обороны СССР.

В период службы в ЦФУ МО СССР принимал самое непосредственное участие в разработке основополагающих руководящих документов по финансовой службе, в том числе: Положений о финансовом хозяйстве воинской части, военного округа и соединения, которые, кстати, действуют и поныне; Табеля срочных донесений по финансовой службе; Устава кассы взаи­мопомощи при воинской части; в подготовке и организации всеармейских совещаний руководящего состава финансовой службы и др.

Полковник в отставке М.Ф. Дмитриев (в центре) на встрече ветеранов Великой Отечественной войны в Военном финансово-экономическом университете. 2001 г.

Память о войне — живая память. Она неразрывно связана с великими жертвами и великими победами советского народа, хранит дорогие нам имена людей, свершивших героические подвиги во имя Родины. Многие и многие из героев завещали нам, живым, помнить их героические дела, умножать боевую славу Отечества. На подвигах героев учились, учатся и наверняка будут учиться верности воинскому долгу, знамени, любви к родной земле, которая сильнее смерти, другие поколения бойцов.

Источник: Военные финансисты в Великой Отечественной войне. Вклад в победу. - М: 2005. - 414 с.